Краткое изложение произведений,
изучаемых в 11 классе

ЛИТЕРАТУРА

       

Поэзия Ахматовой
(краткое содержание)

«Сжала руки под темной вуалью...»
(Из сборника «Вечер»)

      Сжала руки под темной вуалью...
      «Отчего ты сегодня бледна?»
      — Оттого, что я терпкой печалью
      Напоила его допьяна.

Стихотворение передает любовную драму. Слова героини настолько ранили героя, что из дома «Он вышел шатаясь, // искривился мучительно рот...». Она бежит за ним вслед, но исправить уже ничего нельзя.

      Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
      Все, что было. Уйдешь, я умру».
      Улыбнулся спокойно и жутко
      И сказал мне: «Не стой на ветру».

Песня последней встречи
(Из сборника «Вечер»)

Лирическая героиня показана в минуту глубокого душевного волнения, связанного с любовными переживаниями, — ее грудь «беспомощно холодела», но при этом внешне она старается сохранять спокойствие — ее шаги легки.

Глубокое замешательство передает движение героини — она надевает на правую руку «перчатку с левой руки». Состояние природы созвучно душевным переживаниям героини — в шелесте клена ей слышатся жалоба на судьбу и просьба умереть вместе с ним.

      Это песня последней встречи.
      Я взглянула на темный дом.
      Только в спальне горели свечи
      Равнодушно-желтым огнем.

«Перед весной бывают дни такие...»
(Из сборника «Белая стая»)

Лирическая героиня говорит о том, что бывают такие дни перед началом весны, что ощущаешь подъем и в природе, и в собственной душе. Мировосприятие человека меняется, на все вокруг он смотрит по-новому:

      И легкости своей дивится тело,
      И дома своего не узнаешь,
      А песню ту, что прежде надоела,
      Как новую, с волнением поешь.

«Мне голос был. Он звал утешно...»
(Из сборника «Белая стая»)

Лирическая героиня говорит о том, что ей «голос был». Он призывал ее покинуть свою родину, свой «край глухой и грешный» навсегда. Он обещает ей новую жизнь:

      Я кровь от рук твоих отмою,
      Из сердца выну черный стыд,
      Я новым именем покрою
      Боль поражений и обид.

Но у нее свои собственные непоколебимые убеждения:

      Но равнодушно и спокойно
      Руками я замкнула слух,
      Чтоб этой речью недостойной
      Не осквернился скорбный дух.

«Заплаканная осень, как вдова...»
(Из книги «Anno domini»)

      Заплаканная осень, как вдова
      В одеждах черных, все слова туманит...
      Перебирая мужнины слова,
      Она рыдать не перестанет.

Так будет до тех пор, пока не переменится жизнь, пока «тишайший снег» не покроет ее, «скорбную и усталую». Автор говорит о том, что отдать можно и жизнь за «забвенье боли и забвенье нег».

«Не с теми я, кто бросил землю...»
(Из книги «Anno domini»)

С негодованием и презрением лирическая героиня Ахматовой говорит о тех, «кто бросил землю», т. е. эмигрировал после революции.

Эти люди — добровольные изгнанники — жалки, они лишили себя самого дорогого — родной страны.

      А здесь, в глухом чаду пожара
      Остаток юности губя,
      Мы ни единого удара
      Не отклонили от себя.

      И знает, что в оценке поздней
      Оправдан будет каждый час...
      Но в мире нет людей бесслезней,
      Надменнее и проще нас.

«Мне ни к чему одические рати...»
(Из книги «Тайны ремесла»)

Автор говорит о том, как создаются стихи, о своем отношении к поэтическому творчеству.

Она утверждает, что ей не нужны «одические рати», что в стихах все должно быть «некстати», не «так, как у людей».

      Когда б вы знали, из какого сора
      Растут стихи, не ведая стыда,
      Как желтый одуванчик у забора,
      Как лопухи и лебеда.

На рождение стихотворения может повлиять любая мелочь — «сердитый окрик, дегтя запах свежий», «таинственная плесень на стене», и неожиданно рождаются лирические строки.

Муза
(Из «Седьмой книги»)

Для поэта явление Музы иногда становится мучительным. Она иной раз становится «обузой». Автор не согласна с утверждением, что Муза — «божественный лепет»:

      Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
      И опять весь год ни гу-гу.

Мужество
(Из «Седьмой книги»)

Стихотворение проникнуто духом патриотизма. Лирическая героиня говорит о том, что каждый человек сейчас знает, что «лежит на весах».

Она утверждает, что наступил тот самый час — «час мужества».

      Не страшно под пулями мертвыми лечь,
      Не горько остаться без крова,
      И мы сохраним тебя, русская речь,
      Великое русское слово.

      Свободным и чистым тебя пронесем,
      И внукам дадим, и от плена спасем
      Навеки.

«Приморский сонет»
(Из «Седьмой книги»)

      Здесь все меня переживет,
      Все, даже ветхие скворешни
      И этот воздух, воздух вешний,
      Морской свершивший перелет.

Лирическая героиня говорит о том, что чувствует приближение конца жизни, и эта зовущая дорога в небытие кажется ей «нетрудной».

      Там средь стволов еще светлее,
      И все похоже на аллею
      У царскосельского пруда.

«Родная земля»
(Из «Седьмой книги»)

Родную землю не носят в «заветных ладанках», о ней не сочиняют «стихи навзрыд», она не кажется «обетованным раем».

В собственной душе не делают из родной земли предмет «купли-продажи».

Даже когда трудно в жизни, о родной земле не вспоминают.

      Да, для нас это грязь на калошах,
      Да, для нас это хруст на зубах.
      И мы мелем, и месим, и крошим
      Тот ни в чем не замешанный прах.
      Но ложимся в нее и становимся ею,
      Оттого и зовем так свободно — своею.

Реквием

Во вступлении к поэме поэтесса говорит о своей общности с соотечественниками.

      Нет, и не под чуждым небосводом,
      И не под защитой чуждых крыл, —
      Я была тогда с моим народом,
      Там, где мой народ, к несчастью, был.

Автор предваряет стихотворный текст прозаическими строками.

Это придает произведению еще большую достоверность.

Вместо предисловия

В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

— А это вы можете описать?

И я сказала:

— Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.

1 апреля 1957, Ленинград

Посвящение

Ахматова начинает поэму посвящением, описывающим страшное горе, постигшее ее Отечество:

      Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река...

Однако тот режим, который царит в ее стране, невозможно сокрушить даже ценой таких страданий:

      Но крепки тюремные затворы,
      А за ними «каторжные норы»
      И смертельная тоска.
      Для кого-то веет ветер свежий,
      Для кого-то нежится закат —
      Мы не знаем, мы повсюду те же,
      Слышим лишь ключей постылый скрежет
      Да шаги тяжелые солдат.

Поэтесса вспоминает, как женщины теряли надежду на спасение своих любимых и близких:

      Подымались как к обедне ранней,
      По столице одичалой шли,
      Там встречались, мертвых бездыханной,
      Солнце ниже, и Нева туманней,
      А надежда все поет вдали.
      Приговор... И сразу слезы хлынут,
      Ото всех уже отделена,
      Словно с болью жизнь из сердца вынут,
      Словно грубо навзничь опрокинут,
      Но идет... Шатается... Одна...

Ахматова вспоминает тех, кто разделял ее тяжелую долю, тех, кому она посвящает свою поэму:

      Где теперь невольные подруги
      Двух моих осатанелых лет?
      Что им чудится в сибирской вьюге,
      Что мерещится им в лунном круге?
      Им я шлю прощальный свой привет.

Март 1940

Вступление

Для поэтессы время, которое она описывает, было самой страшной эпохой:

      Это было, когда улыбался
      Только мертвый, спокойствию рад.
      И ненужным привеском качался
      Возле тюрем своих Ленинград.
      И когда, обезумев от муки,
      Шли уже осужденных полки,
      И короткую песню разлуки
      Паровозные пели гудки,
      Звезды смерти стояли над нами,
      И безвинная корчилась Русь
      Под кровавыми сапогами
      И под шинами черных марусь.

1

Лирическая героиня с щемящей тоской описывает, как уводили на рассвете ее любимого. Читателю пока неясно, о ком именно идет речь — о муже, сыне, отце или ком-то другом:

      Уводили тебя на рассвете,
      За тобой, как на выносе, шла,
      В темной горнице плакали дети,
      У божницы свеча оплыла.
      На губах твоих холод иконки,
      Смертный пот на челе... Не забыть!
      Буду я, как стрелецкие женки,
      Под кремлевскими башнями выть.

[Ноябрь] 1935, Москва

Читатель понимает, что у героини отняли самого родного, близкого человека, жизнь без которого для нее невыносима.

2

Женщина, у которой отняли мужа и сына — двух единственных любимых людей, осталась совершенно одна:

      Тихо льется тихий Дон,
      Желтый месяц входит в дом.

      Входит в шапке набекрень,
      Видит желтый месяц тень.

      Эта женщина больна,
      Эта женщина одна.

      Муж в могиле, сын в тюрьме,
      Помолитесь обо мне.

Страдания героини настолько велики, что кажутся ей нереальными:

      Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
      Я бы так не могла, а то, что случилось,
      Пусть черные сукна покроют,
      И пусть унесут фонари...
      Ночь.

1939

4

Далее лирическая героиня вспоминает себя юной безмятежной девушкой, всегда веселой и жизнерадостной:

      Показать бы тебе, насмешнице
      И любимице всех друзей,
      Царскосельской веселой грешнице,
      Что случится с жизнью твоей...

То, какая роль отведена героине сейчас, ввергает ее в отчаянье:

      Как трехсотая, с передачею,
      Под Крестами будешь стоять
      И своею слезою горячею
      Новогодний лед прожигать.
      Там тюремный тополь качается,
      И ни звука — а сколько там
      Неповинных жизней кончается...

1938

5

Горе и отчаяние помутило героине разум:

      Семнадцать месяцев кричу,
      Зову тебя домой,
      Кидалась в ноги палачу,
      Ты сын и ужас мой.
      Все перепуталось навек,
      И мне не разобрать
      Теперь, кто зверь, кто человек,
      И долго ль казни ждать.
      И только пыльные цветы,
      И звон кадильный, и следы
      Куда-то в никуда.
      И прямо мне в глаза глядит
      И скорой гибелью грозит
      Огромная звезда.

1939

6

Героиня обращается к своему сыну, находящемуся в застенках:

      Легкие летят недели,
      Что случилось, не пойму.
      Как тебе, сынок, в тюрьму
      Ночи белые глядели,
      Как они опять глядят
      Ястребиным жарким оком,
      О твоем кресте высоком
      И о смерти говорят.

Весна 1939

7

Приговор

Казалось, что лирическая героиня выстрадала уже все, что только возможно. Но это не так. Приговор — «каменное слово» — стал последней каплей в чаше ее страданий:

      И упало каменное слово
      На мою еще живую грудь.
      Ничего, ведь я была готова,
      Справлюсь с этим как-нибудь.

      У меня сегодня много дела:
      Надо память до конца убить,
      Надо, чтоб душа окаменела,
      Надо снова научиться жить.

      А не то... Горячий шелест лета,
      Словно праздник за моим окном.
      Я давно предчувствовала этот
      Светлый день и опустелый дом.

Героиня вынесла уже столько боли, что теперь душа ее словно окаменела.

[22 июня] 1939, Фонтанный дом

8

К смерти

Жизнь становится настолько невыносимой, что лирическая героиня все чаще обращается мыслями к смерти, которая кажется ей избавлением:

      Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
      Я жду тебя — мне очень трудно.
      Я потушила свет и отворила дверь
      Тебе, такой простой и чудной.

Героиня ждет смерти, призывает ее в каком угодно обличье:

      Прими для этого какой угодно вид,
      Ворвись отравленным снарядом
      Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
      Иль отрави тифозным чадом.
      Иль сказочкой, придуманной тобой
      И всем до тошноты знакомой, —
      Чтоб я увидела верх шапки голубой
      И бледного от страха управдома.
      Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
      Звезда Полярная сияет.
      И синий блеск возлюбленных очей
      Последний ужас застилает.

19 августа 1939, Фонтанный дом

9

Но вместо смерти героиню постепенно обволакивает безумие.

      Уже безумие крылом
      Души накрыло половину,
      И поит огненным вином
      И манит в черную долину.

Страдающая женщина чувствует, что неспособна противостоять ему:

      И поняла я, что ему
      Должна я уступить победу,
      Прислушиваясь к своему
      Уже как бы чужому бреду.

Накрывающее героиню безумие равносильно смерти. Оно также не даст возможности унести с собой хоть что-то, дорогое сердцу героини:

      И не позволит ничего
      Оно мне унести с собою
      (Как ни упрашивай его
      И как ни докучай мольбою):

      Ни сына страшные глаза —
      Окаменелое страданье,
      Ни день, когда пришла гроза,
      Ни час тюремного свиданья,

      Ни милую прохладу рук,
      Ни лип взволнованные тени,
      Ни отдаленный легкий звук —
      Слова последних утешений.

4 мая 1940, Фонтанный дом

10

Распятие

Читатель понимает, что единственный выход для обезумевшей от горя женщины — обращение к религии. Лишь в ней она еще способна черпать силы для существования.

      Не рыдай Мене, Мати,
      во гробе зрящия.

      Хор ангелов великий час восславил,
      И небеса расплавились в огне.
      Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»
      А матери: «О, не рыдай Мене...»

1938

Героиня обращается к образу Христа, подобно которому страдает ее безвинный сын. Она обращает читательский взор к матери Христа, которая также была свидетельницей его страданий:

      Магдалина билась и рыдала,
      Ученик любимый каменел,
      А туда, где молча Мать стояла,
      Так никто взглянуть и не посмел.

Горе матери настолько свято, что никто не смеет осквернить ее даже взглядом.

1940, Фонтанный дом

Эпилог
I

Автор поэмы снова обращается к другим женщинам-мученицам, которые несли один с ней крест. Сколь ни велико ее горе, она ни на минуту не забывает, что не одна принимает страдание.

      Узнала я, как опадают лица,
      Как из-под век выглядывает страх,
      Как клинописи жесткие страницы
      Страдание выводит на щеках,
      Как локоны из пепельных и черных
      Серебряными делаются вдруг,
      Улыбка вянет на губах покорных,
      И в сухоньком смешке дрожит испуг.

Автор признается в том, что молится не только о себе, не только о своем личном избавлении:

      И я молюсь не о себе одной,
      А обо всех, кто там стоял со мною,
      И в лютый холод, и в июльский зной
      Под красною ослепшею стеною.

II

Автор поэмы разворачивает перед читателем вереницу женщин, которым досталась в жизни та же доля, что и ей.

      Опять поминальный приблизился час.
      Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
      И ту, что едва до окна довели,
      И ту, что родимой не топчет земли,

      И ту, что, красивой тряхнув головой,
      Сказала: «Сюда прихожу, как домой».

Она не хочет забыть ни одной из своих подруг по несчастью:

      Хотелось бы всех поименно назвать,
      Да отняли список, и негде узнать.

      Для них соткала я широкий покров
      Из бедных, у них же подслушанных слов.

      О них вспоминаю всегда и везде,
      О них не забуду и в новой беде,

      И если зажмут мой измученный рот,
      Которым кричит стомильонный народ,

      Пусть так же они поминают меня
      В канун моего поминального дня.

Страдания разрушали жизнь поэтессы, ее душу, однако больше всего она боится забыть о них, поскольку именно эти страдания очистили ее, «освятили», дали ей право на подобную щемящую исповедь.

      А если когда-нибудь в этой стране
      Воздвигнуть задумают памятник мне,

      Согласье на это даю торжество,
      Но только с условьем — не ставить его

      Ни около моря, где я родилась:
      Последняя с морем разорвана связь,

      Ни в царском саду у заветного пня,
      Где тень безутешная ищет меня,

      А здесь, где стояла я триста часов
      И где для меня не открыли засов.

Героиня стремится не забывать о долгих мучительных часах, проведенных в тягостном ожидании, о «черных марусях» — символах страшного режима, о горе и отчаянье других людей:

      Затем, что и в смерти блаженной боюсь
      Забыть громыхание черных марусь,

      Забыть, как постылая хлопала дверь
      И выла старуха, как раненый зверь.

      И пусть с неподвижных и бронзовых век
      Как слезы, струится подтаявший снег,

      И голубь тюремный пусть гулит вдали,
      И тихо идут по Неве корабли.

Творческий путь А. Ахматовой

Уже первый лирический сборник Ахматовой «Вечер» определил принадлежность автора к определенной школе — к акмеизму. «Четки» — следующая книга Ахматовой, она принесла Ахматовой популярность. «Четки» продолжали лирический «сюжет» «Вечера».

Вокруг стихов обоих сборников создавался автобиографический ореол, что позволяло видеть в них лирический дневник. Новый сборник показывал, что развитие Ахматовой как поэта идет в постижении нюансов психологических мотивировок, в чуткости к движениям души. Это качество ее поэзии с годами усиливалось. В следующем сборнике — «Белой стае» — появились новые интонации скорбной торжественности, молитвенности.

После Октябрьской революции Ахматова не покинула родину, она осталась в «своем краю глухом и грешном». В стихотворениях этих лет (сборники «Подорожник» и «Anno Domini МСМХХ1») скорбь о судьбе родной страны сливается с темой отрешенности от суетности мира, мотивы «великой земной любви» окрашиваются настроениями мистического ожидания «жениха».

В трагические годы сталинских репрессий Ахматова разделила судьбу многих своих соотечественников, пережив арест сына, мужа, гибель друзей, свое отлучение от литературы партийным постановлением.

Произведения Ахматовой этого периода — поэма «Реквием» и произведения последующих военных лет — свидетельствовали о способности поэта не отделять переживание личной трагедии от понимания катастрофичности самой истории. Ахматова застала блокаду, она видела первые страшные в своей жестокости удары, нанесенные ее любимому городу. Уже в июле появляется знаменитая «Клятва»:

      И та, что сегодня прощается с милым —
      Пусть боль свою в силу она переплавит.
      Мы детям клянемся, клянемся могилам,
      Что нас покориться никто не заставит!

Характерно, что в военной лирике Ахматовой главенствует широкое «мы». «Мы сохраним тебя, русская речь», «мужество нас не покинет» — таких строк, свидетельствующих о новом мироощущении Ахматовой, у нее немало.

Жестокий дисгармоничный мир врывается в поэзию Ахматовой и диктует новые темы и новую поэтику: память истории и память культуры, судьба поколения, рассмотренная в исторической ретроспективе. Скрещиваются разновременные повествовательные планы: «чужое слово» уходит в глубины подтекста, история рассматривается посредством вечных мотивов мировой культуры — библейских и евангельских. Многозначительная недосказанность становится одним из основных художественных принципов позднего творчества Ахматовой. На нем строилась поэтика итогового произведения — «Поэмы без героя», в которой Ахматова прощалась с Петербургом своей юности и с тем временем, которое сделало ее поэтом.

 

 

 

Top.Mail.Ru
Top.Mail.Ru