Учебник для 9 класса

ЛИТЕРАТУРА

Чичиков

Чиновникам, собравшимся у полицеймейстера, вдруг пришла в голову мысль, что Чичиков — это не кто иной, как Наполеон. Причем виноваты в его появлении в России англичане, которые всегда завидовали обширности нашего государства и решили выпустить Наполеона с острова Св. Елены. Под именем Чичикова тот и появился в России. Чиновники «нашли, что лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона». Кроме того, ростом Наполеон никак не выше Чичикова, а фигурой «тоже нельзя сказать, чтобы слишком толст, однако же и не так, чтобы тонок».

«Мертвые души». Чичиков. Художник П. Боклевский

Но этого мало. И вот уже появляется предсказание некоего пророка, который «возвестил, что Наполеон есть антихрист...», что он может овладеть «всем миром».

Не только чиновники губернского города, но и чиновники столиц и лица из благородного дворянства, зараженные мистицизмом, «видели в каждой букве, из которых было составлено слово Наполеон, какое-то особенное значение, многие даже открыли в нем апокалипсические цифры». Наконец, когда и эта версия никуда не привели, чиновники решили спросить Ноздрева. Хотя и знали, что он лгун, все-таки «прибегнули к нему». Ноздрев тоже мало чем помог: «И остались чиновники в еще худшем положении, чем были прежде, и решилось дело тем, что никак не могли узнать, что такое был Чичиков».

Между тем все нелепые слухи и невероятные мнения вовсе не пустое комикование, хотя Гоголь заметно принижает значение абсурдных гипотез и слухов. Собранные и воспроизведенные слухи имеют непосредственное отношение к смыслу «Мертвых душ» и к их идее, как и «Повесть о капитане Копейкине».

С одной стороны, копейка становится единственной надеждой, единственным средством к существованию, а с другой — она выступает самодовлеющей силой, мечтой, которая подчиняет человека целиком и делает из него «рыцаря копейки», который поклоняется ей, как раньше рыцарь поклонялся Прекрасной Даме. «Вор Копейкин» — разбойник, а капитана Копейкина из героя вынуждают сделаться благородным разбойником. К Чичикову они отношения не имеют. Эпоха книжных, фольклорных, легендарно-исторических ярких личностей прошла. Зло в прежние эпохи эпического размаха или романтического драматизма, включая наполеоновскую, еще могло принимать заметные впечатляющие формы. Оно могло иметь романтический ореол, оно могло превосходить обычную меру.

В новую, буржуазную эпоху торжествует Павел Иванович Чичиков, который олицетворяет антихриста незаметного, мелкого, предприимчивого, пронырливого, почитающего копейку и весьма изобретательного по части ее добычи. Зло усредняется, становится невидимым, обыденным, скучным. Именно такое малоприметное, неразличимое, сросшееся с повседневным бытом и образом жизни «обычное» зло стало угрожать России и всему миру. И если оно расползется, думал Гоголь, то антихрист получит власть над вселенной. В этом таится огромная опасность. Она увеличивается оттого, что антихрист старой эпохи был хорошо виден и узнаваем. С трудом, но его можно было победить силой оружия, как народы победили Наполеона. Антихрист нового времени незаметен, он прячется под разными личинами, и его не одолеешь пушками. Тут нужны иные, более точные и более действенные средства.

Нынешний антихрист страшнее очевидного антихриста прежних времен. А для измельчавшего мира он тем более опасен. Опасен, потому что тих, аккуратен, ласков, обходителен, способен втереться в душу любого человека, совсем как Павел Иванович Чичиков. Не случайно Чичиков не любил говорить о себе и употреблял большей частью книжные обороты, вроде «незначущий червь мира сего». Единственная примета, которая выдает в нем антихриста, злой дух,— его фрак брусничного цвета с искрой. В остальном он действительно «незначущий червь мира сего», который теперь заменяет страстных романтиков, из-за непреодолимой любви похищающих своих возлюбленных, разбойников с их ужасными преступлениями и Наполеона с его шумными победами.

Но этот «незначущий червь мира сего», проникнув в Россию, может подточить ее духовное тело, выесть его, и тогда она не заметит, как загниет или превратится в труху. «Быстро все превращается в человеке,— пишет Гоголь,— не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки». Этого нельзя допустить, но что же противопоставить антихристу, принимающему безобидный, обычный вид вполне, казалось бы, воспитанного и порядочного человека?

И тут читатель замечает, что Гоголь в конце первого тома, описывая среднего, ничтожного Чичикова, посвящает несколько страниц его биографии, превращает бричку Чичикова в небесную огненную колесницу, а ухабистая, тряская русская дорога, по которой едет чичиковская бричка, вдруг обретает значение символического пути, который приведет к спасению России. И вот уже у Чичикова находятся общие черты с каждым русским человеком: «Чичиков только улыбался, слегка подлетывал на своей кожаной подушке, ибо любил быструю езду. И какой же русский не любит быстрой езды?»

Чичиков еще не совсем угас, в нем есть энергия, есть удаль. Хотя он больше думает о приданом, чем о предметах коротких увлечений, все-таки его невольно привлекают юные создания. Два раза, сначала перед приездом к Собакевичу, а потом на балу у губернатора, Чичиков встречает шестнадцатилетних девушек, и оба раза его взгляд останавливается на них. Правда, вскоре он забывает о девушках, но примечательны мысли, какие в нем рождает их вид. Все это передано Гоголем как бы от лица самого Чичикова, который не может обойтись без приземленности, пошлости и грубости, но нельзя не ощутить, что Павел Иванович умеет ценить чистоту, свежесть и умиляться по-своему ими: «Славная бабешка! — сказал он, открывши табакерку и понюхавши табаку.— Но ведь что, главное, в ней хорошо? Хорошо то, что она сейчас только, как видно, выпущена из какого-нибудь пансиона или института, что в ней, как говорится, нет еще ничего бабьего, то есть именно того, что у них есть самого неприятного. Она теперь как дитя, все в ней просто, она скажет, что ей вздумается, засмеется, где захочет засмеяться». В Чичикове словно что-то проснулось, он, может быть, вздыхает об утраченной им молодости, искренности и бескорыстии.

Гоголь дает понять, что есть в Чичикове такое свойство, которое вселяет надежду на его возрождение: «И может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека перед мудростью небес». Чтобы выделить эту черту, Гоголь рассказывает притчу о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче. Кифа Мокиевич — доморощенный мудрец, пустопорожний философ, рассуждающий на праздные темы: отчего зверь родится нагишом, а не вылупливается как птица из яйца? Можно ли понять природу, если она чрезвычайно глубока? Мокий Кифович, его сын,— богатырь особого склада: до чего ни дотронется, все крушит. Оба понапрасну прожили жизнь, потому что перед ними нет никакой сознательной цели. Энергия их расходуется впустую.

Чичиков по сравнению с ними энергичен, предприимчив, напорист (сколько раз он начинал жизнь с чистого листа!), целеустремлен. Перед ним стоит задача обманом добыть миллион, нечистыми средствами стать миллионщиком. В нем есть сила характера. Пока энергия и сила характера направлена к отрицательной, недостойной человека цели. «И не раз,— утверждает Гоголь,— не только широкая страсть, но ничтожная страстишка к чему-нибудь легкому разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляла его позабывать его великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое. Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти, и все непохожи одна на другую, и все они, низкие и прекрасные, все вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его». Иначе говоря, если сейчас Чичиков с его целеустремленной энергией ничтожен, если его душой овладела низкая, губительная страстишка, то вполне возможно, что завтра или в будущем им овладеет прекрасная и достойная человека страсть, торжеству которой он посвятит свою энергию, свою непреодолимую силу характера, свою жизнь. И тогда вместо отрицательной, разрушительной, негодной и никчемной цели перед ним откроется светлая, созидательная, положительная.

Чичиков в отличие от большинства персонажей все время находится в пути. Дорога тут не только конкретный образ, но и символический, потому что она ведет к спасению России, русского человека и мира в целом.

Чичиков, его бричка, его тройка, его быстрая езда неразрывно связаны с образом дороги. Как отметили ученые, Гоголь дал Чичикову значащее имя —- Павел. В нем заключен явный намек на апостола Павла. Этого святого и его святые послания (Евангелие, Новый Завет) очень любил и почитал Гоголь.

В пристрастии писателя к апостолу Павлу таится глубокий смысл. Павел, как известно, не был одним из первых учеников Христа, а был одним из его ярых и непримиримых гонителей. В эту пору его звали Савл. Однажды на пути в Дамаск Бог обратился к нему со словами: «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?» — и в ту же минуту Савл совсем переменился, принял крещение, а с крещением и новое имя — Павел и стал ревностным проповедником учения Христа. Преображение, подобное апостолу Павлу, предстояло и Чичикову. Именно «средний», незаметный Павел Иванович Чичиков, связанный с образом пути, во втором же томе должен был пройти «чистилище» сибирской ссылки, искупить свой тяжкий грех страданиями и в третьем томе возродиться к новой, прекрасной жизни. Целью его стало бы совершенствование, воспитание души. И он должен был приняться за это с присущими ему деятельной энергией и неуемным упорством.