Краткое изложение произведений,
изучаемых в 11 классе

ЛИТЕРАТУРА

       

Поэзия 3. Н. Гиппиус

Предел

Д. В. Философову

Поэтесса признается в том, что духовная жизнь человека пестра и многогранна. Сердце человеческое «исполнено счастьем желанья», «но и трепещет оно и боится»:

      Сердце исполнено счастьем желанья,
      Счастьем возможности и ожиданья,—
      Но и трепещет оно и боится,
      Что ожидание — может свершиться...

Вечно стремясь к счастью, постоянно ожидая его, человек, по мнению поэтессы, тем не менее не способен принять жизнь во всей ее полноте:

      Полностью жизни принять мы не смеем,
      Тяжести счастья поднять не умеем,
      Звуков хотим,— но созвучий боимся,
      Праздным желаньем пределов томимся,
      Вечно их любим, вечно страдая,—
      И умираем, не достигая...

Удел человека — вечное «желанье пределов» и невозможность их достичь.

Земля

В первой строфе стихотворения поэтесса говорит о безумии, воплощенном в постоянно висящем в пустыне пустынном шаре. Шар выступает как символе дьявольских идей:

      Пустынный шар в пустой пустыне,
      Как Дьявола раздумие...
      Висел всегда, висит поныне...
      Безумие! Безумие!

Далее поэтесса говорит о раскаянье, длящемся вечно, неизбывном и оттого приводящем в отчаянье:

      Единый миг застыл — и длится,
      Как вечное раскаянье...
      Нельзя ни плакать, ни молиться...
      Отчаянье! Отчаянье!

Поэтесса не желает верить ни в загробные муки, ни в райское спасение, она требует лишь забвения:

      Пугает кто-то мукой ада,
      Потом сулит спасение...
      Ни лжи, ни истины не надо...

      Забвение! Забвение!

Поэтесса утверждает, что после жизни человека не ждет ничего, кроме вечной ночи:

      Сомкни плотней пустые очи
      И тлей скорей, мертвец.
      Нет утр, нет дней, есть только ночи.
      Конец.

О вере

А. К.

Стихотворение пронизано призывом никогда не оглядываться не прошлое, сколь бы милым сердцу оно ни было:

      Великий грех желать возврата
      Неясной веры детских дней.
      Нам не страшна ее утрата,
      Не жаль пройденных ступеней.

Вместо повторения прошлого человек должен постоянно стремиться к новым высотам, к новым граням бытия:

      Мечтать ли нам о повтореньях?
      Иной мы жаждем высоты.
      Для нас — в слияньях и сплетеньях
      Есть откровенья простоты.

Смысл жизни, по убеждению автора, состоит именно в постоянном поиске истинной веры:

      Отдайся новым созерцаньям,
      О том, что было,— не грусти,
      И к вере истинной — со знаньем —
      Ищи бесстрашного пути.

14 декабря 1918 г.

Поэтесса обращается к теме подвига декабристов:

      Ужель прошло — и нет возврата?
      В морозный день, заветный час,
      Они, на площади Сената,
      Тогда сошлися в первый раз.

      Идут навстречу упованью,
      К ступеням Зимнего крыльца...
      Под тонкою мундирной тканью
      Трепещут жадные сердца.

Подвиг тех, кто впервые «сходился» на Сенатской площади, стал первой искоркой, от которой, по убеждению автора, загорелся «освободительный костер»:

      Своею молодой любовью
      Их подвиг режуще-остер,
      Но был погашен их же кровью
      Освободительный костер.

      Минули годы, годы, годы...
      А мы все там, где были вы.
      Смотрите, первенцы свободы:
      Мороз на берегах Невы!

Поэтесса обращается к «первенцам свободы» от имени их потомков:

      Мы — ваши дети, ваши внуки...
      У неоправданных могил
      Мы корчимся все в той же муке,
      И с каждым днем все меньше сил.

Потомки декабристов черпают силы в дыханье первых героев:

      И в день декабрьской годовщины
      Мы тени милые зовем.
      Сойдите в смертные долины,
      Дыханьем вашим — оживем.

В течение восьмидесяти лет потомки хранили заветы «первенцев свободы»:

      Мы, слабые, — вас не забыли,
      Мы восемьдесят страшных лет
      Несли, лелеяли, хранили
      Ваш ослепительный завет.

Поэтесса мечтает о том, чтобы ее поколение сумело воплотить в жизнь заветы декабристов:

      И вашими пойдем стопами,
      И ваше будем пить вино...
      О, если б начатое вами
      Свершить нам было суждено!

Все она

Стихотворение начинается с описания дымного грохота войны:

      Медный грохот, дымный порох,
      Рыжелипкие струи,
      Тел ползущих влажный шорох...
      Где чужие? где свои?

Поэтесса убеждена в бессмысленности войны, которая несет смерть всем — и чужим и своим:

      Нет напрасных ожиданий,
      Недостигнутых побед,
      Но и сбывшихся мечтаний,
      Одолений — тоже нет.

      Все едины, все едино,
      Мы ль, они ли... смерть — одна.
      И работает машина,
      И жует, жует война...

Молодому веку

Автор стихотворения обращается к молодому, только набирающему силу веку:

Но уже за такое недолгое время век показал себя своенравным и дерзким:

      Тринадцать лет! Мы так недавно
      Его приветили, любя.
      В тринадцать лет он своенравно
      И дерзко показал себя.

      Вновь наступает день рожденья...
      Мальчишка злой! На этот раз
      Ни празднества, ни поздравленья
      Не требуй и не жди от нас.

      И если раньше землю смели
      Огнем сражений зажигать —
      Тебе ли, юному, тебе ли
      Отцам и дедам подражать?

Автор упрекает молодой век в уподоблении прошлым эпохам, наполненным войнами и кровопролитиями:

      Они — не ты. Ты больше знаешь.
      Тебе иное суждено.
      Но в старые мехи вливаешь
      Ты наше новое вино!

Автор надеется, что молодой век раскается и сойдет с тропы кровопролития:

      Ты плачешь, каешься? Ну что же!
      Мир говорит тебе: «Я жду».
      Сойди с кровавых бездорожий
      Хоть на пятнадцатом году!

Мудрость

Стихотворение начинается с описания встречи злых ведьм:

      Сошлись чертовки на перекрестке,
      На перекрестке трех дорог
      Сошлись к полночи, и месяц жесткий
      Висел вверху, кривя свой рог.

«Чертовки» сошлись на перекрестке трех дорог, чтобы поведать друг другу о своих злодеяниях:

      Ну, как добыча? Сюда, сестрицы!
      Мешки тугие,— вот прорвет!
      С единой бровью и с ликом птицы,—
      Выходит старшая вперед.

Первая ведьма хвастается тем, что разлучила любящих друг друга людей.

      И запищала, заговорила,
      Разинув клюв и супя бровь:
      «Да что ж, не плохо! Ведь я стащила
      У двух любовников — любовь.

      Сидят, целуясь.. А я, украдкой,
      Как подкачусь, да сразу — хвать!
      Небось, друг друга теперь не сладко
      Им обнимать да целовать!»

Другая ведьма похитила веру у пророка, который «тотчас сошел с ума».

      Он этой верой махал, как флагом,
      Кричал, кричал... Постой же, друг!
      К нему подкралась я тихим шагом —
      Да флаг и вышибла из рук!

Третья ведьма бахвалится тем, что обездолила ребенка, лишив его детства, а затем и жизни:

      ...и мой денечек не был плох:
      Я у ребенка украла детство,
      Он сразу сник. Потом издох.

Четвертая ведьма, «сама худая, без лица», с самыми тугими мешками, стыдится, что ее злодеяние недостаточно страшное в сравнении с делами ее товарок.


      Чертовка мнется, чертовке стыдно..
      «Хоть я безлика, а все ж обидно:
      Я обокрала — мудреца.

      Жирна добыча, да в жире ль дело!
      Я с мудрецом сошлась на грех.
      Едва я мудрость стащить успела,—
      Он тотчас стал счастливей всех!

Получив богатую добычу — мудрость, ведьма отнюдь не сделала несчастным свою жертву. Напротив, бывший мудрец.

      Смеется, пляшет... Ну, словом, худо.
      Назад давала — не берет.
      «Спасибо, ладно! И вон отсюда!»
      Пришлось уйти... Еще убьет!

Ведьма не в силах избавиться от бесполезной добычи:

      Конца не вижу я испытанью!
      Мешок тяжел, битком набит!
      Куда деваться мне с этой дрянью?
      Хотела выпустить — сидит.

Рассказ четвертой ведьмы поверг в ужас ее подруг:

      Чертовки взвыли: наворожила!
      Не людям быть счастливей нас!
      Вот угодила, хоть и без рыла!
      Тащи назад! Тащи сейчас!

      «Несите сами! Я понесла бы,
      Да если люди не берут!»
      И разодрались четыре бабы:
      Сестру безликую дерут.

      Смеялся месяц... И от соблазна
      Сокрыл за тучи острый рог.
      Дрались... А мудрость лежала праздно
      На перекрестке трех дорог.

Поэтесса обращает свой взор к людям:

      Мы судим, говорим порою так прекрасно,
      И мнится — силы нам великие даны,
      Мы проповедуем, собой упоены,
      И всех зовем к себе решительно и властно.

По мнению поэтессы, мудрость нисколько не улучшает, не облегчает жизни:

      Увы нам: мы идем дорогою опасной.
      Пред скорбию чужой молчать обречены,—
      Мы так беспомощны, так жалки и смешны,
      Когда помочь другим пытаемся напрасно.

Истинный смысл жизни автор видит не в мудрости в общепринятом смысле этого понятия, но в легкости и простоте восприятия мира:

      Утешит в горести, поможет только тот,
      Кто радостен и прост и верит неизменно,
      Что жизнь — веселие, что все — благословенно:
      Кто любит без тоски и как дитя живет.
      Пред силой истинной склоняюсь я смиренно:
      Не мы спасаем мир: любовь его спасет.

Надпись на книге

Поэтесса признается в том, что иллюзорный мир для нее ближе и желаннее, чем реальность.

      Мне мило отвлеченное:
      Им жизнь я создаю...
      Я все уединенное,
      Неявное люблю.

Реальная жизнь недостаточно богата средствами, чтобы описать мир души:

      Я — раб моих таинственных,
      Необычайных снов...
      Но для речей единственных
      Не знаю здешних слов...

Своеобразие поэзии 3. Гиппиус

Поэтическое творчество Зинаиды Гиппиус называют «поэзией пределов». В стихотворениях поэтессы сосредоточиваются высшие взлеты и падения. За исповедью одинокой души видится напряженное переживание миропознания, свойственное метафизическому восприятию действительности. Поэтесса стремится познать высшие истины, прийти к пониманию смысла жизни. Собственная душа со всеми ее противоречиями, переживаниями, светлыми и темными сторонами для поэтессы — объект изучения, модель духовного мира человека вообще. В стихотворении «Мысли без воли — нецарственный путь» Гиппиус анализирует свою душу, называя ее «косной», «оцепенелой», признает необходимость преодолевать душевную вялость «хотеньем» и верой.

В стихотворении «Мудрость» поэтесса утверждает истинный смысл жизни. Он не в накопленных знаниях, не в следовании традициям и правилам. Истинный смысл жизни для Гиппиус заключен в простом, светлом и радостном принятии действительности, в признании того, что любовь, а вовсе не мудрость способна спасти наш мир.

 

 

 

Top.Mail.Ru
Top.Mail.Ru